Девочка всегда была самостоятельной, хоть и не с рождения, но сколько себя сознательно помнила - всегда могла все сама. Началось все, конечно, с малого: ложку однажды держать стало получаться, а еще говорить и даже шнурки завязывать, хоть с самого начала ей, девочке, это и не понравилось, долго, скучно, фу. Маааа, купи на липучках!
Девочка очень рано начала умно мыслить - ну так, по-взрослому почти, придумывать штуки всякие разной бесполезности, решать кроссворды на пару с дедом и читать дедовские же книги про войну и партизан, а после - в музей пойти (тайком, быстро сбежать с лестницы, чтобы не заметили, что ушла), и долго-долго, часа два, бродить по полупустым коридорам, на стенах которых тут и там отклеивались по чуть-чуть старые обои, обвисая пожухлыми своими листами грязно-желтого цвета.
Бродить, читать агитплакаты, смотреть на игрушечное какое-то на вид оружие, а после разглядывать, уткнувшись носом в стекло для лучшей видимости, медали и ордена. Настоящие. За войну которые. Глядишь на них - и жутковато.
История про девочку
Неожиданно возникает из ниоткуда мысль, что люди, получившие эти награды когда-то, давно уже не показывают их правнукам, рассказывая заодно о военной жизни дрожащим старческим голосом, а чинно и спокойно спят на одном из городских кладбищ. Девочка задумалась, непроизвольно опустив плечи, будто сгорбившись.
Секунды шли целую вечность, похоже, каждым тиком отдаваясь в барабанных перепонках, задавая бесконечный маршевый ритм. Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. Пауза. Спустя, казалось бы, мгновение, девочка вскочила с обшарпанной скамейки, на которую машинально уселась пару минут назад. Вскочив, встряхнув упрямо головой, будто невесть кому бросая вызов в просторы почти больничных бесцветных и бесконечных коридоров, девочка лихим взмахом взлохматила короткие светлые волосы, и без того топорщившиеся во все доступные стороны. Оттянув воротник свитера, колючий и тесный, она неожиданно резко со всех ног кинулась в сторону выхода: нужно было срочно, очень срочно, прямо сейчас кое-что объяснить деду, он поймет, а мамка вон беспокоиться станет, если узнает, точно станет, она ведь жуткая трусиха, если честно, только не показывает никому.
По пути к дому девочка почти не замечала деревьев: они оставались за её спиной во всей своей красности и желтости, толком и не рассмотренные. Здорово это - быстро бегать, осенью особенно. Еще лучше - забегать домой, тяжело дыша, прямо на пятый этаж - одним прыжком. Скорее, скорее! Ввалиться в квартиру, на ходу скидывая с себя ветровку и мокрые ботинки, все в разные стороны, да и как иначе, когда тебе шесть лет, и ты очень, прямо очень сильно хочешь сейчас же поговорить с дедушкой.
Вот он, деда, молоджавый еще, в кресле сидит, в своем любимом, пусть и продавленном. Удивленно глядит на девочку поверх очков: что стряслось? Та явно взволнована, на детском лице читается все: явно хочет что-то сказать, причем не терпится ей поговорить, аж видно.
Девочка деловито и даже как-то театрально быстрым шагом подходит к деду и почти смело смотрит ему в глаза. Может, думает с надеждой девочка, дед сам все поймет. И тут же осознает: нет, не поймет, придется говорить, хоть и страшно.
Серьезно, взволнованно и совершенно по-детски открыто звучат в квартире её рассыпчатые слова, долго перекатываются звуки мелкими камешками, морской галькой. В голосе ее, знает девочка, явно слышны слезы, которые она никогда никому не покажет больше, потому что взрослые не плачут, да и была б воля - и сейчас бы без них обошлась, но они ж в горло лезут, предатели, и голос из-за них совсем не свой, а чужой и хриплый, и от этого более правильный:
-Деда. Ты послушай. Ты, пожалуйста, послушай и скажи: ведь те люди, с которых медали и ордена, ну там, в музее, они ведь все мертвы уже, потому что старые были? Ты не думай, я знаю, что такое умереть, и не боюсь поэтому совсем, деда. Только одного боюсь: вот ты уйдешь когда-нибудь, и настолько тебя не будет, что мы совсем никогда не встретимся больше, потому что от тебя тоже, как от них, одна медалька останется, и больше ни капли, ничего, понимаешь, ты весь уйдешь и уснешь, а мне тут так грустно будет, деда! Так же нельзя, да, чтобы грустно? Поэтому давай играть. Ладно? Делать тебе почти ничего не надо, нужно только попытаться, немного, хоть капельку, попытаться никогда и ни за что не умирать. Я тоже буду пытаться, тебе помогу.
Вдвоем точно получится. Точно-точно.